Где же вожатый спросил. "Бога ты не боишься, разбойник!" - отвечал ему Савельич сердитым голосом

Я вышел из кибитки. Буран еще продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.

Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый. Савельич внес за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошел хлопотать.

Где же вожатый? спросил я у Савельича.

«Здесь, ваше благородие», - отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати, и увидел черную бороду и два сверкающие глаза. - Что, брат, прозяб? - «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке Был тулуп, да что греха таить? заложил вечор у цаловальника: мороз показался не велик». В эту минуту хозяин вошел с кипящим самоваром; я предложил вожатому нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднес ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость, - прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питье». Я с охотой исполнил его желание. Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошел к нему, и взглянув ему в лицо: «Эхе» - сказал он - «опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?» - Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал конопли клевал; швырнула бабушка камушком - да мимо. Ну, а что ваши?»

Да что наши! - отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. - Стали было к вечерни звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте. - «Молчи дядя», - возразил мой бродяга - «будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!» - При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне, и воротился на полати.

Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора, но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года. Савельич слушал с видом большого неудовольствия. Он посматривал с подозрением то на хозяина, то на вожатого. Постоялый двор, или, по тамошнему, умет, находился в стороне, в степи, далече от всякого селения, и очень походил на разбойническую пристань. Но делать было нечего. Нельзя было и подумать о продолжении пути. Беспокойство Савельича очень меня забавляло. Между тем я расположился ночевать и лег на лавку. Савельич решился убраться на печь; хозяин лег на полу. Скоро вся изба захрапела, и я заснул, как убитый.

Проснувшись поутру довольно поздно, я увидел, что буря утихла. Солнце сияло. Снег лежал ослепительной пеленою на необозримой степи. Лошади были запряжены. Я расплатился с хозяином, который взял с нас такую умеренную плату, что даже Савельич с ним не заспорил и не стал торговаться по своему обыкновению, и вчерашние подозрения изгладились совершенно из головы его. Я позвал вожатого, благодарил за оказанную помочь, и велел Савельичу дать ему полтину на водку. Савельич нахмурился. «Полтину на водку!» - сказал он, - «за что это? За то, что ты же изволил подвезти его к постоялому двору? Воля твоя, сударь: нет у нас лишних полтин. Всякому давать на водку, так самому скоро придется голодать». Я не мог спорить с Савельичем. Деньги, по моему обещанию, находились в полном его распоряжении. Мне было досадно однако ж, что не мог отблагодарить человека, выручившего меня, если не из беды, то по крайней мере из очень неприятного положения. Хорошо - сказал я хладнокровно; - если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из моего платья. Он одет слишком легко. Дай ему мой зайчий тулуп.

«Помилуй, батюшка Петр Андреич!» - сказал Савельич. - «Зачем ему твой зайчий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке».

Это, старинушка, уж не твоя печаль, - сказал мой бродяга, - пропью ли я или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская воля, а твое холопье дело не спорить и слушаться.

«Бога ты не боишься, разбойник!» - отвечал ему Савельич сердитым голосом. - «Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои окаянные плечища».

Прошу не умничать, - сказал я своему дядьке; - сейчас неси сюда тулуп.

«Господи владыко!» - простонал мой Савельич. - «Зайчий тулуп почти новешенький! и добро бы кому, а то пьянице оголелому!»

Однако зайчий тулуп явился. Мужичок тут же стал его примеривать. В самом деле тулуп, из которого успел и я вырости, был немножко для него узок. Однако он кое-как умудрился, и надел его, распоров по швам. Савельич чуть не завыл, услышав, как нитки затрещали. Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком. Он проводил меня до кибитки и сказал с низким поклоном: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей». - Он пошел в свою сторону, а я отправился далее, не обращая внимания на досаду Савельича, и скоро позабыл о вчерашней вьюге, о своем вожатом и о зайчьем тулупе.

Приехав в Оренбург, я прямо явился к генералу. Я увидел мужчину росту высокого, но уже сгорбленного старостию. Длинные волосы его были совсем белы. Старый полинялый мундир напоминал воина времен Анны Иоанновны, а в его речи сильно отзывался немецкий выговор. Я подал ему письмо от батюшки. При имени его он взглянул на меня быстро: «Поже мой!» - сказал он. - «Тавно ли, кажется, Андрей Петрович был еше твоих лет, а теперь вот уш какой у него молотец! Ах, фремя, фремя!» - Он распечатал письмо и стал читать его вполголоса, делая свои замечания. «Милостивый государь Андрей Карлович, надеюсь, что ваше превосходительство»… Это что за серемонии? Фуй, как ему не софестно! Конечно: дисциплина перво дело, но так ли пишут к старому камрад?.. «ваше превосходительство не забыло»… гм… и… когда… покойным фельдмаршалом Мин… походе… также и… Каролинку»… Эхе, брудер! так он еше помнит стары наши проказ? «Теперь о деле… К вам моего повесу»… гм… «держать в ежовых рукавицах»… Что такое ешевы рукавиц? Это должно быть русска поговорк… Что такое «дершать в ешевых рукавицах?» повторил он, обращаясь ко мне.

1. Пришел невод с одною рыбкой. Как взмолится золотая рыбка! Голосом молвит человечьим: «Отпусти ты, старче, меня в море! Дорогой за себя дам откуп». 2. Отпустил он рыбку золотую и сказал ей ласковое слово: «Твоего мне откупа не надо; ступай себе в синее море, гуляй там себе на просторе».3. Воротился старик ко старухе, рассказал ей великое чудо. Старика старуха забранила: «Дурачина ты, простофиля! Не умел ты взять выкупа с рыбки! Хоть бы взял ты с нее корыто, наще-то совсем раскололось». 4. Вот пошел он к синему морю. Приплыла к нему рыбка, спросила: «Чего тебе надобно, старче?» Ей с поклоном старик отвечает: «Смилуйся, государыня рыбка, разбранила меня моя старуха…» 5. Еще пуще старуха вздурилась; опять к рыбке старика посылает: «Воротись, поклонись рыбке: не хочу быть столбовою дворянкой, а хочу быть вольною царицей». (128 слов.)

По А. Пушкину.

1. Клычков крикнул как-то особенно громко, так он не кричал никогда: «Товарищи рабочие! Остались нам вместе минуты: пробьют последние звонки - и мы уедем. От имени красных солдат отряда говорю вам: прощайте». (Фурм.) 2. Олег часто говорил мне и бабушке: «В нашей организации все ребята преданы родине - в этом и сила наша». (Кош.) 3. Зоя повернулась в сторону коменданта и крикнула ему и немецким солдатам: «Вам отомстят за меня. Солдаты! Пока не поздно, сдавайтесь в плен: все равно победа будет за нами!» (Косм.) 4. И молвил он, сверкнув очами: «Ребята! не Москва ль за нами? Умрете ж под Москвой, как наши братья умирали!» (Л.) 5. Повсюду стали слышны речи: «Пора добраться до картечи!» (Л.) 6. Миша сказал в утешение: «Не кисни, Малышок. Поступишь на завод - не пропадешь». (Лик.) 7. Павел заговорил спокойно: «Человек партии, я признаю только суд моей партии». (М. Г.) (126 слов.)

1. «Что ж, я считаю, парень вполне политически грамотный»,- сказал Туркенич. (Фад.) 2. «Я не странный»,- ответил мальчик грустно. (Кор.) 3. «Славная у тебя лошадь!» - говорил Азамат. (Л.) 4. «Знаки различия понимаешь?»- сказал мальчик насмешливо. (Кат.) 5. «Разрешите обратиться»,- сказал Ваня, стараясь как можно больше походить на солдата.- «Ну что ж, обратись»,- сказал капитан весело. (Кат.) 6. «Ну, теперь мы с тобой на припас добыли!»-объяснял старик собаке. (М.-С.) 7. «Эх, брошу все, пойду на Колву, а то в Чердынь проберусь»,- решил старик. (М.-С.) 8. «Откуда же ты знаешь про войны Ганнибала?»- спросил гость Александра Суворова. (Григ.) 9. «Александр мой только военными делами и бредит»,- заявил отец. (Григ.) 10. «Дедушку знаешь, мамаша?»- матери сын говорит. (Н.) 11. «Как я рад, дорогой Максим Максимыч! Ну, как вы поживаете?»- сказал Печорин. (Л.) 12. «Право, мне нечего рассказывать, дорогой Максим Максимыч… Благодарю, что не забыли»,- прибавил он, взяв его за руку. (Л.)13.« Куда идете? Предъявите пропуск!» - крикнул начальник патруля. (Сав.) (132 слова.)

а) 1. «Ну, ну,- говорила она.- Я давно не сержусь. Я вижу, ты жалеешь, что напугал меня…» 2. «Знаешь,- заговорил слепой,- я ведь чувствую солнце и знаю, когда оно закатилось». 3. «Я могу читать,- первый опять заговорил Петрусь,- и скоро выучусь писать пером». 4. «Я читаю в своей книжке,- пояснил он,- пальцами». 5. «Пальцами? Я бы никогда не выучилась читать пальцами. Я и глазами плохо читаю». (Кор.)

б) 1. «Музгарко, да ты в уме ли?- удивился старик.- Проспал обоз! Ах, нехорошо!» 2. «Эх, стар стал: нюх потерял,- заметил с грустью старик.- И слышит плохо на левое ухо». 3. «Я вот тебе задам, Музгарко!- закричал старик, кутаясь в свою доху с головой.- Ты у меня поцарапайся!» 4. «Что, завидно тебе, старому?- дразнит Елеска собаку.- Только твоего и ремесла, что лаять… А вот ты по-петушиному спой». 5. «Музгарко, Музгарко…- повторял несчастный старик, целуя мертвого друга.- Что я теперь делать буду без тебя?» (137 слов.)

Мамин — Сибиряк.

1. А что, паны,- сказал Тарас, перекликнувшись с куренными,- есть еще порох в пороховницах? Не ослабла ли еще казацкая сила? Еще не гнутся казаки?» (Гог.) 2. «Итак, все кончено,- сказал он (Дубровский) сам себе,- еще утром имел я угол и кусок хлеба. Завтра должен я буду оставить дом, где я родился, где умер мой отец, виновнику его смерти и моей нищеты». (П.) 3. «Ты глянь-ка,- сказал Цыганок, приподняв рукав, показывая мне голую руку до локтя в красных рубцах,- вот как разнесло!» (М. Г.) 4. «Вот видишь,- сказал Валек,- она не любит играть». (Кор.) 5. «Побывал я сейчас в мастерских и вот о чем подумал,- он (директор) сделал короткую паузу.- Одни мастера охотно восприняли опыт мастера Корытова и немножко зашевелились, другие делают вид, что ничего не случилось». (И. Ник.) (114 слов.)

1. «Где же вожатый?»- спросил я у Савельича,- «Здесь, ваше благородие»,- отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающих глаза. «Что, брат, прозяб?»- «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке? Был тулуп, да что греха таить? Заложил вечор у целовальника - мороз показался невелик».

2. - Хорошо,- сказал я хладнокровно,- если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из моего платья. Он одет слишком легко. Дай ему мой заячий тулуп.

Помилуй, батюшка, Петр Андреевич!- сказал Савельич.- Зачем ему твой заячий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке.

Это, старинушка, уж не твоя печаль,- сказал мой бродяга,- пропью ли я, или нет.

Прошу не умничать,- сказал я своему дядьке,- Сейчас неси сюда тулуп.

3. Бродяга чрезвычайно был доволен моим подарком. Он проводил меня до кибитки и сказал с низким поклоном: «Спасибо ваше благородие! (…) Век не забуду ваших милостей».

По Пушкину.

Приближаясь, увидел он (Владимир Дубровский) множество народа: крестьяне и дворовые люди толпились на барском дворе. (…)

Что это значит?- спросил он сердито у Антона, который бежал ему навстречу.- Это кто такие и что им надобно?

Ах, батюшка, Владимир Андреевич,- отвечал старик задыхаясь. Суд приехал. Отдают нас Троекурову, отымают нас от твоей милости!

Владимир потупил голову, люди его окружили несчастного своего господина. (…)

Стойте смирно,- сказал он им,- а я с приказными переговорю.

Переговори, батюшка,- закричали ему из толпы,- да усовести окаянных.

Владимир подошел к чиновникам. (…) Исправник, высокий и толстый мужчина лет пятидесяти, с красным лицом и в усах, увидя приближающегося Дубровского, крякнули произнес охриплым голосом:

«Итак, я вам повторяю то, что уже сказал: по решению уездного суда отныне принадлежите вы Кирилу Петровичу Троекурову…»

Владимир кипел от негодования.

Позвольте узнать, что это значит?- спросил он с притворным хладнокровием у веселого исправника.

А это то значит,- отвечал замысловатый чиновник,- что мы приехали вводить во владение сего Кирила Петровича Троекурова и просить иных прочих убираться подобру-поздорову.

А. Пушкин.

1. Вдруг он (Андрей Петрович Гринев) обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?» 2. Наконец, я сказал ему: «Ну-ну, Савельич! Полно, помиримся, виноват». 3. Он мало-помалу успокоился, хотя все еще изредка ворчал про себя, качая головою: «Сто рублей! Легко ли дело!» 4. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?» 5. «Послушай, мужичок,- сказал я ему,- знаешь ли ты эту сторону?» 6. «А почему ехать мне вправо?» - спросил ямщик с неудовольствием. 7. Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огороде летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком, да мимо». 8. «Иван Игнатьич!- сказала капитанша кривому старичку.- Разбери Прохорова с Устиньей, кто прав, кто виноват». 9. «Василиса Егоровна - прехрабрая дама - заметил важно Швабрин.- Иван Кузьмич может это засвидетельствовать». 10. «И вам не страшно,- продолжал я, обращаясь к капитанше.-оставаться в крепости, подверженной таким опасностям?» (134 слова.)

А. Пушкин.

БЕЛОГОРСКАЯ КРЕПОСТЬ

Начало смеркаться. Мы ехали довольно скоро. «Далече ли до крепости?»- спросил я у своего ямщика.-«Недалече,- отвечал он,- Вот уж видна». Я глядел во все стороны, ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего не видал, кроме деревушки, окруженной бревенчатым забором. (…) «Где же крепость?»- спросил я с удивлением.- «Да вот она»,- отвечал ямщик, указывая на деревушку, и с этим словом мы в нее въехали. У ворот увидел я старую чугунную пушку; улицы были тесны и кривы. (…) Я велел ехать к коменданту. (…) Никто не встретил меня. Я пошел в сени и отворил дверь в переднюю. Старый инвалид, сидя на столе, нашивал синюю заплату на локоть зеленого мундира. (…) «Войди, батюшка,- отвечал инвалид,- наши дома». (…) У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голове. Она разматывала нитки. (…) «Что вам угодно, батюшка?»-спросила она. (133 слова.)

А. Пушкин.

СЛЕПОЙ МАЛЬЧИК

Однажды слепрй мальчик Петрусь сидел на холмике над рекой и играл на своей дудочке. Солнце садилось, в воздухе стояла тишина. Мальчик только что перестал играть и откинулся на траву. Он забылся на минуту, как вдруг чьи-то легкие шаги вывели его из дремоты. Он с неудовольствием приподнялся на локоть и прислушался. Шаги остановились. Походка была ему незнакома.

Слепой не любил, когда нарушали его одиночество. Поэтому он ответил на вопрос не особенно любезно:

Как хорошо ты играешь,- сказала девочка.

Слепой промолчал.

Что же вы не уходите?-спросил он затем, слыша, что девочка продолжает стоять на месте.

Зачем же ты меня гонишь?

Я не люблю, когда ко мне приходят.

Девочка засмеялась.

Вот еще… Смотрите-ка. Разве вся земля твоя и ты можешь кому-нибудь запретить ходить по земле?

Мама приказала всем, чтобы сюда ко мне не ходили.

Мама?-переспросила задумчиво девочка.- А моя мама позволила мне ходить над рекой. (160 слов.)

Сторона ль моя, сторонушка,
Сторона незнакомая!
Что не сам ли я на тебя зашел,
Что не добрый ли да меня конь завез:
Завезла меня, доброго молодца,
Прытость, бодрость молодецкая
И хмелинушка кабацкая.

Старинная песня.

Дорожные размышления мои были не очень приятны. Проигрыш мой, по тогдашним ценам, был немаловажен. Я не мог не признаться в душе, что поведение мое в симбирском трактире было глупо, и чувствовал себя виноватым перед Савельичем. Все это меня мучило. Старик угрюмо сидел на облучке, отворотясь от меня, и молчал, изредка только покрякивая. Я непременно хотел с ним помириться и не знал с чего начать. Наконец я сказал ему: «Ну, ну, Савельич! полно, помиримся, виноват; вижу сам, что виноват. Я вчера напроказил, а тебя напрасно обидел. Обещаюсь вперед вести себя умнее и слушаться тебя. Ну, не сердись; помиримся». — Эх, батюшка Петр Андреич! — отвечал он с глубоким вздохом. — Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только!.. Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет. Чтоб утешить бедного Савельича, я дал ему слово впредь без его согласия не располагать ни одною копейкою. Он мало-помалу успокоился, хотя все еще изредка ворчал про себя, качая головою: «Сто рублей! легко ли дело!» Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: — Барин, не прикажешь ли воротиться? — Это зачем? — Время ненадежно: ветер слегка подымается; вишь, как он сметает порошу. — Что ж за беда! — А видишь там что? (Ямщик указал кнутом на восток.) — Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба. — А вон — вон: это облачко. Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдаленный холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран. Я слыхал о тамошних метелях и знал, что целые обозы бывали ими занесены. Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался мне не силен; я понадеялся добраться заблаговременно до следующей станции и велел ехать скорее. Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!»... Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом — и скоро стали. «Что же ты не едешь?» — спросил я ямщика с нетерпением. «Да что ехать? — отвечал он, слезая с облучка, — невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом». Я стал было его бранить. Савельич за него заступился. «И охота было не слушаться, — говорил он сердито, — воротился бы на постоялый двор, накушался бы чаю, почивал бы себе до утра, буря б утихла, отправились бы далее. И куда спешим? Добро бы на свадьбу!» Савельич был прав. Делать было нечего. Снег так и валил. Около кибитки подымался сугроб. Лошади стояли, понуря голову и изредка вздрагивая. Ямщик ходил кругом, от нечего делать улаживая упряжь. Савельич ворчал; я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жила или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели... Вдруг увидел я что-то черное. «Эй, ямщик! — закричал я, — смотри: что там такое чернеется?» Ямщик стал всматриваться. «А бог знает, барин, — сказал он, садясь на свое место, — воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк, или человек». Я приказал ехать на незнакомый предмет, который тотчас и стал подвигаться нам навстречу. Через две минуты мы поравнялись с человеком. — Гей, добрый человек! — закричал ему ямщик. — Скажи, не знаешь ли где дорога? — Дорога-то здесь; я стою на твердой полосе, — отвечал дорожный, — да что толку? — Послушай, мужичок, — сказал я ему, — знаешь ли ты эту сторону? Возьмешься ли ты довести меня до ночлега? — Сторона мне знакомая, — отвечал дорожный, — слава богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперек. Да, вишь, какая погода: как раз собьешься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдем дорогу по звездам. Его хладнокровие ободрило меня. Я уж решился, предав себя божией воле, ночевать посреди степи, как вдруг дорожный сел проворно на облучок и сказал ямщику: «Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай вправо да поезжай». — А почему мне ехать вправо? — спросил ямщик с неудовольствием. — Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой. — Ямщик казался мне прав. «В самом деле, — сказал я, — почему думаешь ты, что жило недалече?» — «А потому, что ветер оттоле потянул, — отвечал дорожный, — и я слышу, дымом пахнуло; знать, деревня близко». Сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Я велел ямщику ехать. Лошади тяжело ступали по глубокому снегу. Кибитка тихо подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь в овраг и переваливаясь то на одну, то на другую сторону. Это похоже было на плавание судна по бурному морю. Савельич охал, поминутно толкаясь о мои бока. Я опустил циновку, закутался в шубу и задремал, убаюканный пением бури и качкою тихой езды. Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни. Читатель извинит меня: ибо, вероятно, знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, несмотря на всевозможное презрение к предрассудкам. Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония. Мне казалось, буран еще свирепствовал и мы еще блуждали по снежной пустыне... Вдруг увидел я вороты и въехал на барский двор нашей усадьбы. Первою мыслию моею было опасение, чтобы батюшка не прогневался на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почел бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я выпрыгнул из кибитки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого огорчения. «Тише, — говорит она мне, — отец болен при смерти и желает с тобою проститься». Пораженный страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного. Что ж?.. Вместо отца моего вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке, говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить благословения у мужика?» — «Все равно, Петруша, — отвечала мне матушка, — это твой посажёный отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит...» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать... и не мог; комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах... Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение...» Ужас и недоумение овладели мною... И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дергал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали». — Куда приехали? — спросил я, протирая глаза. — На постоялый двор. Господь помог, наткнулись прямо на забор. Выходи, сударь, скорее да обогрейся. Я вышел из кибитки. Буран еще продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка. Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый. Савельич внес за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошел хлопотать. — Где же вожатый? — спросил я у Савельича. «Здесь, ваше благородие», — отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающие глаза. «Что, брат, прозяб?» — «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что греха таить? заложил вечор у целовальника: мороз показался не велик». В эту минуту хозяин вошел с кипящим самоваром; я предложил вожатому нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднес ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость, — прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питье». Я с охотой исполнил его желание. Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошел к нему и, взглянув ему в лицо: «Эхе, — сказал он, — опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?» Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком — да мимо. Ну, а что ваши?» «Да что наши! — отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. — Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте». — «Молчи, дядя, — возразил мой бродяга, — будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!» При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати. Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора; но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года. Савельич слушал с видом большого неудовольствия. Он посматривал с подозрением то на хозяина, то на вожатого. Постоялый двор, или, по-тамошнему, умет , находился в стороне, в степи, далече от всякого селения, и очень походил на разбойническую пристань. Но делать было нечего. Нельзя было и подумать о продолжении пути. Беспокойство Савельича очень меня забавляло. Между тем я расположился ночевать и лег на лавку. Савельич решился убраться на печь; хозяин лег на полу. Скоро вся изба захрапела, и я заснул как убитый. Проснувшись поутру довольно поздно, я увидел, что буря утихла. Солнце сияло. Снег лежал ослепительной пеленою на необозримой степи. Лошади были запряжены. Я расплатился с хозяином, который взял с нас такую умеренную плату, что даже Савельич с ним не заспорил и не стал торговаться по своему обыкновению, и вчерашние подозрения изгладились совершенно из головы его. Я позвал вожатого, благодарил за оказанную помочь и велел Савельичу дать ему полтину на водку. Савельич нахмурился. «Полтину на водку! — сказал он, — за что это? За то, что ты же изволил подвезти его к постоялому двору? Воля твоя, сударь: нет у нас лишних полтин. Всякому давать на водку, так самому скоро придется голодать». Я не мог спорить с Савельичем. Деньги, по моему обещанию, находились в полном его распоряжении. Мне было досадно, однако ж, что не мог отблагодарить человека, выручившего меня если не из беды, то по крайней мере из очень неприятного положения. «Хорошо, — сказал я хладнокровно, — если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из моего платья. Он одет слишком легко. Дай ему мой заячий тулуп». — Помилуй, батюшка Петр Андреич! — сказал Савельич. — Зачем ему твой заячий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке. — Это, старинушка, уж не твоя печаль, — сказал мой бродяга, — пропью ли я или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская воля, а твое холопье дело не спорить и слушаться. — Бога ты не боишься, разбойник! — отвечал ему Савельич сердитым голосом. — Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои окаянные плечища. — Прошу не умничать, — сказал я своему дядьке, — сейчас неси сюда тулуп. — Господи владыко! — простонал мой Савельич. — Заячий тулуп почти новешенький! и добро бы кому, а то пьянице оголелому! Однако заячий тулуп явился. Мужичок тут же стал его примеривать. В самом деле тулуп, из которого успел и я вырасти, был немножко для него узок. Однако он кое-как умудрился и надел его, распоров по швам. Савельич чуть не завыл, услышав, как нитки затрещали. Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком. Он проводил меня до кибитки и сказал с низким поклоном: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей». Он пошел в свою сторону, а я отправился далее, не обращая внимания на досаду Савельича, и скоро позабыл о вчерашней вьюге, о своем вожатом и о заячьем тулупе. Приехав в Оренбург, я прямо явился к генералу. Я увидел мужчину росту высокого, но уже сгорбленного старостию. Длинные волосы его были совсем белы. Старый полинялый мундир напоминал воина времен Анны Иоанновны, а в его речи сильно отзывался немецкий выговор. Я подал ему письмо от батюшки. При имени его он взглянул на меня быстро: «Поже мой! — сказал он. — Тавно ли, кажется, Андрей Петрович был еще твоих лет, а теперь вот уш какой у него молотец! Ах, фремя, фремя!» Он распечатал письмо и стал читать его вполголоса, делая свои замечания. «Милостивый государь Андрей Карлович, надеюсь, что ваше превосходительство»... Это что за серемонии? Фуй, как ему не софестно! Конечно: дисциплина перво дело, но так ли пишут к старому камрад?.. «ваше превосходительство не забыло»... гм... «и... когда... покойным фельдмаршалом Мин... походе... также и... Каролинку»... Эхе, брудер! так он еще помнит стары наши проказ? «Теперь о деле... К вам моего повесу»... гм... «держать в ежовых рукавицах»... Что такое ешовы рукавиц? Это, должно быть, русска поговорк... Что такое «дершать в ешовых рукавицах?» — повторил он, обращаясь ко мне. — Это значит, — отвечал я ему с видом как можно более невинным, — обходиться ласково, не слишком строго, давать побольше воли, держать в ежовых рукавицах. — Гм, понимаю... «и не давать ему воли»... нет, видно ешовы рукавицы значит не то... «При сем... его паспорт»... Где же он? А, вот... «отписать в Семеновский»... Хорошо, хорошо: все будет сделано... «Позволишь без чинов обнять себя и... старым товарищем и другом» — а! наконец догадался... и прочая и прочая... Ну, батюшка, — сказал он, прочитав письмо и отложив в сторону мой паспорт, — все будет сделано: ты будешь офицером переведен в *** полк, и, чтоб тебе времени не терять, то завтра же поезжай в Белогорскую крепость, где ты будешь в команде капитана Миронова, доброго и честного человека. Там ты будешь на службе настоящей, научишься дисциплине. В Оренбурге делать тебе нечего; рассеяние вредно молодому человеку. А сегодня милости просим: отобедать у меня». «Час от часу не легче! — подумал я про себя, — к чему послужило мне то, что еще в утробе матери я был уже гвардии сержантом! Куда это меня завело? В *** полк и в глухую крепость на границу киргиз-кайсацких степей!..» Я отобедал у Андрея Карловича, втроем с его старым адъютантом. Строгая немецкая экономия царствовала за его столом, и я думаю, что страх видеть иногда лишнего гостя за своею холостою трапезою был отчасти причиною поспешного удаления моего в гарнизон. На другой день я простился с генералом и отправился к месту моего назначения.

Прочитайте приведённый ниже фрагмент произведения и выполните задания В1—В7; C1, С2.

Я вышел из кибитки. Буран ещё продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввёл меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.

Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, ещё свежий и бодрый. Савельич внёс за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошёл хлопотать.

— Где же вожатый? — спросил я у Савельича.

«Здесь, ваше благородие», — отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати, и увидел чёрную бороду и два сверкающие глаза. — «Что, брат, прозяб?» — «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что греха таить? заложил вечор у целовальника: мороз показался не велик». В эту мaинуту хозяин вошёл с кипящим самоваром; я предложил вожатому нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёрной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднёс ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость, — прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питьё». Я с охотой исполнил его желание. Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошёл к нему и, взглянув ему в лицо: «Эхе» — сказал он — опять ты в нашем краю! Отколе бог принёс?" Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал конопли клевал; швырнула бабушка камушком — да мимо. Ну, а что ваши?»

— Да что наши! — отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. — Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте. — «Молчи, дядя», — возразил мой бродяга, — будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!« — При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати.

Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора; но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, в то время только что усмирённого после бунта 1772 года. Савельич слушал с видом большого неудовольствия. Он посматривал с подозрением то на хозяина, то на вожатого. Постоялый двор, или, по- тамошнему, умёт, находился в стороне, в степи, далече от всякого селения, и очень походил на разбойническую пристань. Но делать было нечего. Нельзя было и подумать о продолжении пути. Беспокойство Савельича очень меня забавляло. Между тем я расположился ночевать и лёг на лавку. Савельич решился убраться на печь; хозяин лёг на полу. Скоро вся изба захрапела, и я заснул, как убитый.

А. С. Пушкин «Капитанская дочка»

«Капитанскую дочку» часто на­зы­ва­ют повестью. Ука­жи­те другое, не менее распространённое жан­ро­вое опре­де­ле­ние этого произведения.

Пояснение.

«Капитанскую дочку» часто на­зы­ва­ют романом. Со­глас­но опре­де­ле­нию романа, в «Капитанской дочке» дей­стви­тель­но рас­ска­за­на жизнь глав­ных ге­ро­ев в её самый кри­зис­ный период.

Ответ: роман.

Гость 21.02.2016 20:18

А разве это не исторический роман?На википедии указано,что это именно исторический роман!

Татьяна Стаценко

Верно, "Капитанская дочка" - это исторический роман. Разновидностей внутри жанра может быть много: исторический, социально-психологический, психологический роман и т.д. Но это уже более узкие внутрижанровые определения. Поэтому вернее все-таки будет ответить на вопрос задания: роман.

Как на­зы­ва­ет­ся сред­ство ха­рак­те­ри­сти­ки персонажа, ос­но­ван­ное на опи­са­нии его внеш­но­сти («Наружность его по­ка­за­лась мне замечательна...»)?

Ответ: портрет

В приведённом фраг­мен­те пе­ре­да­на бе­се­да во­жа­то­го и хо­зя­и­на по­сто­я­ло­го двора. Как на­зы­ва­ет­ся такая форма об­ще­ния персонажей?

Пояснение.

Диалог - ли­те­ра­тур­ная или те­ат­раль­ная форма уст­но­го или пись­мен­но­го об­ме­на вы­ска­зы­ва­ни­я­ми (репликами) в раз­го­во­ре между двумя и более людьми.

Ответ: диалог.

Ответ: диалог

Как на­зы­ва­ет­ся зна­чи­мая по­дроб­ность в ху­до­же­ствен­ном тек­сте («На стене ви­се­ла вин­тов­ка и вы­со­кая ка­зац­кая шапка»)?

Пояснение.

Художественная де­таль - особо значимый, вы­де­лен­ный эле­мент ху­до­же­ствен­но­го образа, вы­ра­зи­тель­ная по­дроб­ность в произведении, не­су­щая зна­чи­тель­ную смыс­ло­вую и идейно-эмоциональную нагрузку.

Ответ: художественная деталь.

Ответ: художественнаядеталь|деталь

События в «Капитанской дочке» пе­ре­да­ют­ся от лица Гринёва. Как на­зы­ва­ет­ся такой пер­со­наж в ху­до­же­ствен­ном произведении?

Пояснение.

Рассказчик (повествователь) - персонаж, от лица ко­то­ро­го ве­дет­ся по­вест­во­ва­ние в ху­до­же­ствен­ном произведении. В ли­те­ра­ту­ре рас­сказ­чик на­блю­да­ет и опи­сы­ва­ет то, что при­ду­мал автор.

Ответ: рассказчик.

Ответ: рассказчик|повествователь

Назовите ху­до­же­ствен­ный метод, прин­ци­пы ко­то­ро­го фор­ми­ро­ва­лись в позд­нем твор­че­стве А. С. Пуш­ки­на и нашли своё от­ра­же­ние в «Капитанской дочке».

Пояснение.

А. С. Пуш­кин счи­та­ет­ся ро­до­на­чаль­ни­ком ре­а­лиз­ма в рус­ской литературе. Ре­а­лизм - прав­ди­вое изоб­ра­же­ние ре­аль­ной действительности.

Ответ: реализм.

Ответ: реализм

Что сви­де­тель­ству­ет о за­рож­да­ю­щей­ся сим­па­тии Гринёва к его но­во­му знакомому?

Пояснение.

Гринев, ока­зав­шись в без­опас­но­сти на по­сто­я­лом дворе, тут же ин­те­ре­су­ет­ся и судь­бой сво­е­го вожатого:«Где же вожатый?». О сим­па­тии Петра Гри­не­ва к сво­е­му но­во­му зна­ко­мо­му сви­де­тель­ству­ет и об­ра­ще­ние к нему не иначе как «брат», и пред­ло­же­ние вы­пить го­ря­че­го чаю. Автор также подчеркивает, что лицо не­зна­ком­ца по­ка­за­лось Гри­не­ву «довольно приятным».

В каких про­из­ве­де­ни­ях рус­ской ли­те­ра­ту­ры по­ка­за­ны вза­и­мо­от­но­ше­ния пред­ста­ви­те­лей дво­рян­ства и на­ро­да и в чём эти про­из­ве­де­ния можно со­по­ста­вить с «Капитанской дочкой»?

Пояснение.

Одной из ве­ду­щих про­блем «Капитанской дочки» яв­ля­ет­ся про­бле­ма вза­и­мо­от­но­ше­ния на­ро­да и дворянства. Пуш­кин не про­ти­во­по­став­ля­ет дво­рян­ство и народ, а, напротив, сбли­жа­ет их, показывая, что два этих клас­са имеют общие корни, еди­ные мо­раль­ные и нрав­ствен­ные представления. По­ня­тия чести и долга не чужды ни дво­ря­ни­ну Гриневу, ни «народному» герою Пугачеву, ни дру­го­му «выходцу» из на­ро­да - ка­пи­та­ну Миронову. В ро­ма­не Л. Н. Толстого «Война и мир» «барыня Наташа» от­пля­сы­ва­ет вме­сте с дя­дюш­кой под рус­скую балалайку, Пьер Без­ухов мно­го­му учит­ся у Пла­то­на Каратаева, в борь­бе с На­по­лео­ном на поле боя объ­еди­ня­ют­ся дворяне-патриоты и кре­пост­ные крестьяне. Тур­ге­нев­ский дво­ря­нин Ба­за­ров («Отцы и дети») гор­дит­ся тем, что его дед «землю пахал». Таким образом, мысль Пуш­ки­на об един­стве кор­ней дво­рян­ства и на­ро­да на­хо­дит от­ра­же­ние в про­из­ве­де­ни­ях его последователей.

Пояснение.

А-2: Гри­нев был тя­же­ло ранен на дуэли со Швабриным.

Б-4: Имен­но в тот момент, когда Са­ве­льич бро­са­ет­ся на ко­ле­ни перед Пу­га­че­вым с прось­бой по­ми­ло­вать ба­ри­на (Гринева), тот вспо­ми­на­ет Гри­не­ва и передумывает.

В-1: Во­жа­тый ока­жет­ся Еме­лья­ном Пугачевым, ко­то­рый воз­гла­вит кре­стьян­ское вос­ста­ние 1773 году.

Ответ: 241.

Я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жилья или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения мятели.... Вдруг увидел я что-то черное. "Эй, ямщик!" - закричал я - "смотри: что там такое чернеется?" Ямщик стал всматриваться.
"А бог знает, барин, - сказал он, садясь на свое место: - воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк или человек.
Я приказал ехать на незнакомый предмет, который стал подвигаться нам навстречу. Через две минуты мы поравнялись с человеком.
"Гей, добрый человек!" - закричал ему ямщик. "Скажи, не знаешь ли где дорога?"
"Сторона мне знакомая" - отвечал дорожный - "слава богу, исхожена изъезжена вдоль и поперек"...
Его хладнокровие ободрило меня. Дорожный же сел на облучок, сказав ямщику: "Слава богу, жильё недалеко; сворачивай в право да поезжай". "А почему думаешь ты, что жильё не далече?" - спросил я его. "А потому, что ветер оттоле потянул, - отвечал дорожный, - и дымом пахнуло; знать, деревня близко. Сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Я велел ямщику ехать...

Савельич дергал меня за руку, говоря: "Выходи сударь: приехали, постоялый двор...
"Где же вожатый? спросил я у Савельича.
"Здесь, ваше благородие", - отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати, и увидел черную бороду и два сверкающие глаза. - Что, брат, прозяб?"
Я предложил вожатому нашему чашку чаю; он слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок. Я поднес ему чашку чаю; он отведал и поморщился.
"Ваше благородие, сделайте мне такую милость, - прикажите поднести стакан вина; чай не наше питье". Я с охотой исполнил его желание. Он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом...
Проснувшись поутру, я увидел, что буря утихла. Лошади были запряжены. Я позвал вожатого, благодарил за оказанную помочь, и велел Савельичу дать ему полтину на водку. Савельич нахмурился.
"Полтину на водку!" - сказал он, - "за что это? За то, что ты же изволил одвезти его к постоялому двору? Воля твоя, сударь: нет у нас лишних полтин. Всякому давать на водку, так самому скоро придется голодать".
Я не мог спорить с Савельичем. "Хорошо - сказал я хладнокровно; - если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из моего платья. Дай ему мой зайчий тулуп".
"Помилуй, батюшка Петр Андреич!" - сказал Савельич. - "Зачем ему твой зайчий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке".
"Это, старинушка, уж не твоя печаль, - сказал мой бродяга, - пропью ли я или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская воля, а твое дело не спорить и слушаться.
"Бога ты не боишься, разбойник!" - отвечал ему Савельич сердитым голосом. - "Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои
окаянные плечища. Зайчий тулуп почти
новешенький! и добро бы кому, а то пьянице оголелому!"
Однако зайчий тулуп явился. В самом деле тулуп, из которого успел и я вырости, был для него узок. Однако он кое-как умудрился, и надел его, распоров по швам.
Бродяга проводил меня до кибитки и сказал с поклоном: "Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей". - Он пошел в свою сторону, а я отправился далее, не обращая внимания на досаду Савельича, и скоро позабыл о вчерашней вьюге, о своем вожатом и о зайчьем тулупе.